Красные лампочки у меня на пульте.
– Боеприпасы кончились! – кричу я. – Пора сваливать отсюда!
Тревога. Переход в гипер. Еще один луч из корвета. Бум! Третья пусковая слетает с тора градом осколков. Третья пусковая, с которой мы так намучились после Ратгебера. Даст Бог, тракт ускорителя не затронут. А то в клайминг уйти не сможем.
Мир становится призрачным.
Но всего на несколько минут. Выходим. Камеры ищут, охотятся за корветом. Что он делает? Идет за нами? Вот он. Где-то около двух тысяч километров. Ускоряется… взрыв сверхновой!
Черт побери! Похоже, несколько камешков мы ему в камеру синтеза закинули. Слабый и неровный, несется победный гул по операционному отсеку.
Я вываливаюсь из кресла, только теперь осознав, что не пристегнулся. И люк в отсек никто не задраил. Я ползу к нему и захлопываю.
Яневич ждет, улыбается.
– Чертовски классная снайперская стрельба для одноногого интеллектуала.
Я тоже улыбаюсь:
– Ага! Ну, вот. Еще одна звездочка у Старика.
Командир снова с хмурым видом нависает у Уэстхауза над плечом.
Берберян и Кармон одновременно говорят. Рыболов что-то кричит.
– Веселись, – говорит Яневич. – Вечеринка только начинается.
В аквариуме дисплея что-то движется. Что клаймер подбит, они знают. Они не знают, что теперь мы безоружны. Похоже, что мы их напугали.
Кармон работает в режиме самой крупномасштабной сетки. Повсюду красные и зеленые блики.
Старик что-то бурчит Тродаалу. Очевидно, спорит со штабом. В точку заправки нам никак не попасть. Наша единственная надежда – Тервин.
– Приготовиться к переходу в гипер! – говорит Старик.
Нам приходится прыгать. Надо подобраться как можно ближе. Может быть, сохранился хоть какой-нибудь лоскуток планетной защитной системы. Выстрел наудачу.
Можем запутать след, потом отключить двигатели, оставив только аварийную систему, и дрейфовать к цели. Но экипаж не готов к переходу в норме. Самый оптимистичный прогноз Канцонери – это девять дней пути. Сквозь самое пекло битвы.
Нет, спасибо. Такие прогулки – для самоубийц.
Хватит ли у нас водорода на прыжок и коррекцию скорости при подходе? А чего вообще думать? Командование может просто не выслать в это пекло буксиры ради одного-единственного побитого клаймера, который им совершенно не нужен.
Командира это с виду очень мало трогает. Он на подъеме очередного цикла настроения. Подшучивает. Просит у Тродаала и Роуза адреса девиц, которыми те непрерывно хвастают.
– Прыгаем, мистер Уэстхауз. Максимальное отношение сдвига.
Ой-ей-ей! Да мы не одни. Нас приветствуют ядерные взрывы по курсу.
Шансов у нас все меньше и меньше. Боюсь, не выйдет.
Чертовски интересный был полет.
Рядом со мной – командир.
– Пойди собери свои бумаги.
– Сэр?
– Собери свои бумажки и запихай их в ящик из-под аварийного рациона. Ящик сунь под сиденье.
Я бегу в эксплуатационный отсек, срываю свою койку.
– Что случилось? – спрашивает Бредли.
Он не знает, что мы только что сразились с корветом, что за нами гонятся ракеты.
Кригсхаузер тоже здесь.
– Скажите прямо, – умоляет он.
Я в общих чертах обрисовываю ситуацию:
– Плохи дела. Но на Старика можно положиться.
Это их ободрило. Люди из эксплуатационного отсека невозмутимы. Может быть, таких специально отбирали.
Проходя через оружейный, я останавливаюсь. Мрачный Пиньяц выдавливает из себя улыбку и тянется рукой к моему плечу.
– Все было нормально, лейтенант. Желаю удачи. Просто напишите, как все было.
Для Пиньяца – жест просто драматический.
– Напишу, Ито. Обещаю.
Складываю свое барахло под кресло старпома. Жаль, что вот с Вейресом мне не помириться.
– Что случилось? – спрашиваю я Рыболова. Мавзолейная тишина операционного отсека вынуждает говорить тихо-тихо.
– Хуже становится.
Экран перед ним исчеркан следами выходов из гипера. Карандаш набрасывает нити тянущихся через эту кашу спагетти ракет с высоким отношением сдвига. Мы крейсируем в самом центре пожара. Обе стороны обезумели от жажды убийства.
Дзыннь!
Дзыннь!
– Что за хреновина?
Дзыннь!
Звук такой, будто пакостливый бог-дитя лупит по корпусу корабля вселенских размеров колотушкой.
– Мы прыгаем в гипер и обратно, – говорит Рыболов. – Хаотично.
Я то же самое подумал. Это способ запудрить мозги слабоумной ракете. Но к грохоту это отношения не имеет.
Дзыннь!
– Что это за шум?
Удар приходится по кэну, по дуге в четверть его обхвата.
– Мистер Уэстхауз сказал, что у нас проблемы с коррекцией инерции.
– Но это же…
– Командир, говорит инженерный отсек. В шестом запасном резервуаре прыгает кусок замерзшей воды. Есть ли возможность не менять скорость, пока мы будем плавить и сушить?
– Нет. Грохот не мешает жить. Все равно плавьте.
– Есть!
Это был Дикерайд. Давно я его не видел. Поставлю ему пива, если выберемся.
– Оружейный отсек, доложите о состоянии орудии.
– Лучевое оружие в порядке, командир. Охладили и подрегулировали, на пару выстрелов хватит.
В дуэли с корветом мы чуть было вовсе не лишились лучевого оружия.
– Но долго они не протянут, командир.
– Стрелять будем, только если рождественский подарок к нам на колени плюхнется.
Старик вернулся во времена своей молодости и отыскал там еще какие-то запасы чего-то такого, что придает ему сил. Он танцует от поста к посту, нервный, как шлюха в церкви, почти желая, чтобы прижало еще потуже. Трубка рыгает ядовитыми клубами. Мы по очереди морщимся, кашляем и трем глаза. И ухмыляемся в спину уходящему командиру.