Рейд - Страница 57

Он обнаруживает на трубке что-то, что ему не нравится, и отправляет инструмент обратно в карман.

– Порой после боя патруль идет корявее. Просто все труднее. Как моральная гангрена. Трения между офицерами и солдатами. Команда разбивается на враждебные лагери. – Он снова тянется за трубкой, которую замучил уже до полусмерти.

– Ты выиграл время. Может быть, Никастро теперь глянет на себя со стороны.

После паузы:

– Скажу, наверное, начальникам отсеков, пусть подтянут особо болтливых.

Мое воображение подсказывает мне возможность катастрофического развития событий. Удар разряжает обстановку, но сеет семена. Создает прецедент. Нужно что-нибудь для отвлечения. Жалко, что нет места для занятий спортом.

– Ты можешь посоветовать Пиньяцу быть помягче.

– Знаю. Он просто сказал то, о чем думаем мы все. Дело не в том, что, а в том, как он сказал. Он все так говорит.

Все-таки ничего командир толком не говорит.

– Черт возьми, ему не нужно постоянно доказывать, что он не хуже других. Мы это и так знаем. За этот наплечный кубик жителя Старой Земли ему могут голову свернуть.

– Это и я бы мог сделать. Мне это надоело. Но что поделаешь? Люди останутся такими, какие они есть. Жизнь их научит.

Учит меня жить. Я полагаю, что настало время дать сдачи.

– А ты? Что у тебя за кубик? Что тебя-то снедает?

Его лицо темнеет, как старый дом, в котором погасили свет. Залпом допивает кофе и оставляет мой вопрос без ответа. Настаивать не стоит.

Вдруг материализуется Кригсхаузер, якобы прибрать. Но у него явно что-то на уме. Он из простой работы делает целую процедуру.

Я едва ли прикоснулся к кофе.

– Ты это пьешь, Кригсхаузер? Хочешь допить? Давай. Садись.

Я уверен, что он отпивает по чуть-чуть с каждой заварки. Настоящий кофе – слишком сильное искушение.

– Спасибо, сэр. Да, сэр. С удовольствием.

Я жду, не зная пока, как его разговорить. Как и прочие на борту этой летающей психиатрической клиники, он покрыт надежной броней.

Он собирается наконец с духом.

– У меня есть проблема, лейтенант.

– Да?

Кригсхаузер прикусывает нижнюю губу.

– Сексуальная проблема, сэр.

– Как?

Трудно не верить заявлению, что он ни разу не мылся и ни разу не менял нижнего белья. Его личный вес состоит, должно быть, из одних дезодорантов и одеколонов. От него воняет.

– Это мой пятый патруль на этом корабле.

Я киваю. Мне это прекрасно известно.

– Они не отстанут от меня. Я влип.

Что делать с голубым? Ничего, наверное. Почти все мы извращенцы.

– Тут вот еще один парень… – Его прорывает. – Пытался заставить меня сделать это. Давил на меня. Не пропускал мои заявки. Поэтому-то я и не моюсь. Это не примета, как другие парни думают. Но он все равно припер меня к стенке.

– Как?

– Все из-за той девчонки, понимаете. В позапрошлом отпуске. Говорила, что ей восемнадцать. Так это неправда. И она сбежала из дома.

Да? Я так и думал. Вселенная гноится несчастными. Слишком многие из них – дети.

– Она пользовалась мной, чтобы досадить родителям.

– Так-так.

Такое случается. Слишком часто.

– Я понял это в прошлый отпуск, когда попытался ее навестить. Ее родители – большие шишки в штабе. Жаждут крови. Девчонка меня обработала, а они подумали, что это я ее. Когда они узнали, в чем дело, было уже слишком поздно, чтобы делать аборт.

– Ты уверен, что это ты?

Когда речь идет о Ханаане, это очень разумный вопрос. Его лицо потемнело от злобы. Я сменил тему. Эта девчонка ему не безразлична.

– И этот парень знает?

– Да, сэр. И если я не соглашусь, он расскажет про меня.

Сексуальное принуждение? Здесь? Невозможно поверить.

– Почему ты мне об этом рассказываешь? А вдруг я – эйдо? А вдруг я напишу об этом в своей книге? А вдруг я сам расскажу? Разве офицеры не держатся друг друга?

– Надо было хоть кому-то рассказать. А вы не доносчик.

Хотел бы я быть в этом уверен так же, как он.

Я не ведущий колонки полезных советов. При том, как я искорежил сам себе жизнь, своими советами я могу принести решительно больше вреда, чем пользы.

– Он не блефует?

– Нет, сэр. Он это уже проделал. С моим другом Лендтрупом.

– А что, если ты просто скажешь ему, что навешаешь ему хорошенечко, если он не отвяжется?

– Это будет блеф.

Я киваю. Можно понять. Мы – военные люди, вокруг – война. Самая мысль о насилии друг над другом отвратительна. Поступок Никастро мог быть совершен лишь в стрессе. С детства людей учат сдерживать животную агрессию. Общество это хорошо умеет. Потом мы берем этих мальчишек и делаем из них воинов. Любопытное свойство нашей ветви обезьяньей породы, эта противоречивость.

– И даже если он поверит, все равно может заложить, верно?

– Да, правда. А что будет, если он расскажет? Эти штабные родители, что они устроят?

Штабные имеют возможность буквально угробить человека бюрократическими методами.

– И знать не хочу, сэр. Я хочу сделать свои десять и отвалить, как только смогу. Может быть, уйти в учебную команду.

Не многие из клаймерщиков надеются дожить до конца войны. Большинство догадываются, что выступают за проигрывающую команду. Все, чего им хочется, – это остаться в живых.

Странная эта война. Конца ей не видать. И не уволиться, пока она не закончится, если тебя не испортят так сильно, что ты станешь пригодным лишь на собачий корм или на просиживание у окна госпиталя для инвалидов. Никакой веры в завтрашний день, вдохновляющей обычно молодых. Это война отчаяния.

– Это то, что рискуешь потерять ты. А он?