Рейд - Страница 49

Это игра, в которой правила жестко определила элита Внешних Миров, но он все равно побьет их на их же условиях.

Он мне не нравится, но я его уважаю. Больше, чем своих сородичей. Им не внушали с детства, что они – отбросы человеческой расы.

И все-таки… Жители Старой Земли имеют привычку, способную взбесить кого угодно, – во всех своих бедах обвинять чужаков. Кроме того, они до омерзения настойчивы в нежелании самим о себе заботиться. Мы должны, видите ли, носить их на руках только потому, что Старая Земля – Родина.

Предрассудки есть у всех. Пиньяцу стоило бы обижаться на меня меньше, чем на других, – я свои пытаюсь контролировать.

Вейрес рассказывает в присутствии Пиньяца истории про землян. Вот его любимая:

– Слышали историю о землянине, который вернулся домой из бюро социального страхования и обнаружил свою бабу в постели с каким-то мужчиной?

Кто-нибудь обязательно ответит:

– Нет.

– Он бежит в туалет, хватает «Тенг Хуа» и приставляет себе к виску. Баба ржет, а он кричит: «Ничего смешного, сучка. Следующей будешь ты».

В этой истории полно чепухи. Таковы все анекдоты Старой Земли. Пособие для бедных. Крайняя тупость. Промискуитет. Непременное обладание ручным лазером «Тенг Хуа». И так далее.

Когда Вейрес так себя ведет, я начинаю стыдиться за свою родину.

Прогулявшись по кораблю, я прогоняю из своей койки Неустрашимого. Он приспособился в ней бездельничать – здесь его мало беспокоят.

Уснуть не получается. Предстоящее сражение меня больше не тревожит. Мне просто хочется домой. Я устал от клаймеров. Это была глупая идея. Можно я возьму ее назад? Нет? Черт, какая досада…

Сон подкрадывается ко мне незаметно. Мне удается продремать целых двенадцать часов, такого со мной здесь еще не случалось. Я просыпаюсь лишь потому, что Неустрашимый решает станцевать фламенко на моей груди.

– Кот, ты чертовски обнаглел.

Зверь кладет голову на передние лапы в четырех сантиметрах от моего лица и закрывает здоровый глаз. Сквозь грязную рубашку я чувствую его тепло и стук сердца.

– Зря ты завел блох.

Неустрашимый с отвращением изгибается и продолжает спать.

Не понимаю, за что он выбрал меня своим лучшим другом. Я умею ладить с кошками, но понимаю их не лучше, чем женщин. Этот кот живет, как принц, и сорок девять лакеев приглядывают за его замком.

Я чешу ему за ухом. Он награждает меня урчанием и нежными покусываниями.

Идиллия разваливается под пронзительный вой сигнала общей тревоги.

Я раньше времени прибегаю в операционный отсек, удивляясь, каким образом мне удалось проспать тревогу, когда мы вышли из гипера.

Нет, я ее не проспал. Я застал Уэстхауза, прогоняющего судно сквозь несколько сложных маневров при переходе в новую поисковую зону, и Рыболова, что-то рассматривающего на мониторе.

Таких быстрых результатов я не ожидал.

Глядя через плечо Джангхауза, я вижу, что мы пока ничего не нарыли.

Конечно, нет. Двигаясь в норме, наша цель не произвела бы никаких тахионных возмущений.

– Наш?

Я опускаюсь в кресло старпома.

Рыболов улыбается. Яневич ухмыляется. А командир говорит:

– Молодец. Кто именно?

Я пожимаю плечами.

– Клаймер, но я видел только схемы в учебнике. Там были основы.

– Джонсоновский. Бугор на дуге четвертого пера.

Я смотрю на Уэстхауза. Он Дубасит по клавиатуре, как сумасшедший органист.

На клаймерах нет инстела. На малых расстояниях хитроумные операторы переговариваются на куцем языке маневров через аппаратуру для обнаружения.

Я бросаю взгляд на Старика.

– Это вы бросьте, сэр. И не думайте. Война идет. Это дело серьезное.

Яневич шепчет:

– Выйдем из гипера и обменяемся схемами поиска. Вдвоем мы быстро найдем, где у них скорость меньше.

– Каким образом мы что-то узнаем, не переходя в норму?

Он смотрит на меня странным взглядом.

– Мы уже в норме. Ты что, не заметил? Последние шесть часов мы в норме каждую пятую минуту. Ты не следил?

– Сигналы тревоги…

Нет, лучше помолчать. Я проспал свою вахту.

– Господи! Ты думаешь, я так все время и буду заводить эту дуру? В гробу я видал такие правила. Людям надо спать. Кстати сказать, где ты был с восьми до двенадцати?

Что я могу ответить? У меня нет оправдания.

– Не переживайте, мистер Лучше-поздно-чем-никогда. Главное, что тревогу записывает магнитофон. Этого достаточно.

Ухмылку, которая командиру не вполне удалась, ухитряется соорудить у себя на лице Яневич.

– Ты научишься этим маленьким хитростям. Магнитофон запоминает то, что мы хотим, чтобы он запоминал. Отчет о полете даст возможность узнать, что происходит. Они здесь тоже бывали. Пока ничто не угрожает кораблю и не происходит ничего существенного, они смотрят сквозь пальцы. Надо быть гибче. Не этому ли нас учили в Академии?

– Может быть. Но это не тот флот, который я знал.

– Да?

– Я считал, что в военное время правила соблюдаются строже.

– Ты на клаймере, – смеется он. – В чем дело? Долго не покупаем тебе место на лошади Гекаты? По крайней мере ты хоть поспал. – Его улыбка становится тоньше. – Мы это исправим. Отстоишь вахту и потом еще одну, чтобы догнать.

Все не так плохо, как я ожидал. Пиньяц из той породы вахтенных офицеров, что не путаются под ногами. Его присутствие становится заметным лишь тогда, когда он вместе с Никастро проверяет, действительно ли заранее запрограммированный Уэстхаузом прыжок доставит корабль в нужную точку схемы поиска. Астрогатор, хотя спит меньше любого другого, круглосуточно работать все же не может.