Сок кончился, остается вода, бульон и таблетки. Йо-хо-хо! Голод на клаймерах.
Где тот бесстрашный бывалый космический пес, веселивший парней с маяка? Ха! Охотники сорвали с него маску.
Час назад Фоссбринк снова всех обошел и, как в прошлый раз, меня миновал. Я беспощадно его обматерил. Он дал мне таблетку, которую я имею право проглотить только по приказу командира.
Те из нас, кто еще в сознании, немного спятили. Мне очень хочется отключиться, но… Не хватает внутренних сил бросить вызов и проглотить таблетку. Все думаю об этом, но руку ко рту поднести не могу.
Господи, как же тут тоскливо!
Последнюю слабую связь с реальностью поддерживает ненависть к Старику. Старинный друг. Одноклассник. И так поступил со мной. Перерезая ему глотку, я бы улыбался от счастья.
А эти сволочи наверху? Какого хрена они не убираются? Хватит уже.
В операционном отсеке вахту стоят лишь двое – командир и Уэстхауз. Из инженерного ничего не слышно, но там кто-то тоже еще держится. В эксплуатационном на ногах один только Бредли. Упрямый парень наш младший лейтенант. А здесь, в оружейном, глаза открыты у двоих – у Кюйрата и Пиньяца.
Ни с того ни с сего Кюйрат бросается к люку в операционный отсек. Что-то невнятно бормоча, он царапается наружу. Что за черт?
Ага. Вот и еще один повод для того, чтобы пустить в дело успокоительные. Это заразительно. Безумие подбирается и ко мне, оно уже у самых границ моего рассудка. Я заставляю себя встать и крадусь к Кюйрату, вооруженный шприцем, который оставил мне Фоссбринк как раз для таких случаев.
Кюйрат меня видит. Прыгает на меня. Глаза дикие, зубы оскалены. Я втыкаю шприц ему в живот и нажимаю на курок.
Секунд десять мне приходится прикрывать себе руками глаза и яйца, уворачиваться от его зубов, отцеплять от себя его руки и думать, почему не действует снадобье. Отчего он не падает?
Наконец он готов.
– Что у вас там?
Я неверным шагом иди к интеркому и что-то бубню. Командир как-то меня понял. Я смотрю на Пиньяца. Почему он не помог мне?
Его глаза открыты, но он ничего не видит. Он в ауте. Подонок. Как ему это удалось?
– Все в порядке. – Голос командира из соседней галактики достигает моих ушей. – Займи место Эльюэла.
– А?
В голове туман. Хочу все бросить. Я выдохся. Не понимаю, что он говорит.
– Садись на место Эльюэла. На ракетах нужен человек. Где Пиньяц?
– На ракетах. Кто-то на ракетах.
Шатаясь, я перебираюсь на место Эльюэла. Ракетчик лежит на барьере приборной доски, дышит тяжело и неровно. Состояние тяжелое.
– Я устал. Проглочу капсулу. Спать буду.
– Нет. Нет! Держись! Не поддавайся! Мы же уже почти дома. Тебе только включить пульт управления ракетами.
– Включить пульт управления ракетами.
Пальцы что-то делают сами. Руки похожи на истощенных коричневых пауков, они танцуют на липкой, зеленой от плесени приборной доске, ласкают скопище просыпающихся кнопок. Я постоянно хихикаю.
– Где Пиньяц?
На этот раз сигнал доходит.
– Спит. Уснул.
Эльюэл издает тоненький, ноющий писк.
– Проклятие! Будь готов к пуску после перехода в норму.
– Готов… Пуск ракет!
Один из пауков начинает вытанцовывать последовательность заряжания. Другой исследует тайны предохранителей.
– Нет! Нет! Убери руки с панели! Уолдо, не сейчас!
Что-то отдаленно напоминающее рассудок возвращается ко мне. Я медленно убираю руки и рассматриваю их. Наконец я произношу:
– Ракеты подготовлены к пуску. Управление запуском в состоянии готовности.
– Отлично! Отлично. Я знал, что могу на тебя рассчитывать. Уже скоро. Потерпи еще.
Потерпи. Потерпи. Всего пять человек в сознании на целом корабле, и один из них талдычит: «Потерпи». И долго еще ждать? Пока мы не останемся с командиром вдвоем? А если за нами до сих пор гоняются? Остальным это уже все равно, а мне что делать? Изогнуться и поцеловаться на прощание с собственной задницей?
Эльюэл затих. Даже дышать перестал. Я смотрю на него и не понимаю.
Думаю, не он один. Здесь очень плохо.
Я возвращаюсь к ритуалу злобы и ярости, придумываю пытки для Старика. Брань и угрозы сыплются из моей глотки в бесовском подражании грегорианским песнопениям. Это помогает скоротать время и как-то продержаться.
Притаившись у границ умопомешательства, я становлюсь жертвой одной из релятивистских шуток времени. Совершенно неожиданно проходит еще два часа.
– Эй, там, внизу! Готовность! Выходим на счет «пять».
Это хриплый голос Уэстхауза.
Я бросаю взгляд на часы. Это рекорд длительности, сомнений нет. Ура.
– Хмм! – Это командир. – Черт возьми, Уолдо! Не сейчас. Проснись. Уже почти все закончилось. А, мать твою!
Кажется, что говорить – это для него мука мученическая.
А мне дико неохота покидать мир духов. Ощущение безопасности дает человеку даже ад.
А что, если еще до перехода в норму на борту не останется ни одного человека в сознании? Клаимер будет нагреваться, пока не откажут сверхпроводники, магнитная защита рухнет, и корабль вспыхнет внезапным аннигиляционным взрывом.
Интересно, почему мне сейчас лучше, чем два часа назад? Температура даже еще поднялась. Мы варимся в буквальном смысле этого слова.
– Все, что мне от тебя нужно, – запинаясь, говорит командир, – это чтобы ты нажал на спуск быстрее, чем тот, кто нас ждет.
– Постараюсь.
– Десять секунд. Девять… Восемь…
Ударный вход в ноль Гэв. Все вокруг конкретизируется, эффект оглушительный.
Насмерть перепуганная старая древесная обезьяна в глубине моего сознания начеку – хочет жить. Я заканчиваю процедуру пуска прежде, чем начинают гудеть вентиляционные устройства. Фактически я начал, когда корабль еще не вышел окончательно в норму, и ракеты вылетели раньше, чем любой прибор мог дать указание цели.