Уходящий корабль.
Что я здесь делаю? Арка темноты пожирает остатки света. Где-то там скрываются твари, желающие завершить мой рассказ поскорее.
– Выйти в патрульную зону, сэр, – информирует меня сосед, – это раз плюнуть. На корабль-носитель они еще не нападали ни разу.
История вопроса меня не успокаивает. Все когда-нибудь случается в первый раз, а мое везение уже несколько лет на приколе. В моем желудке топочут бабочки, просясь наружу.
– С нами Бог, сэр. Помните псалом: «Если я пойду и долиною смертной тени, не убоюсь зла».
В этот момент я бы с удовольствием подержался за деревянный посох. Или что угодно. Чуть-чуть суеверия не вредит.
– А?
– Мяу!
Что-то скребется о мои колени. Я отталкиваюсь от пульта…
– Твою мать! Какого?.. Что за… котяра?
Сам себе удивляюсь. Очевидно, я ближе к срыву, чем мне хотелось бы. Обычно я не употребляю подобных слов.
– Это адмирал флота Мин-Танниан, – говорит сосед. – Чистокровный подзаборный кот. Родословная длиной в миллиметр.
Он улыбается, обозначая шутку. Это информативно. Голос на редкость невыразительный.
Солдат с нашивками сержанта облокачивается на спинку моего кресла, рассматривая кота. Более похабного зверя я в жизни не видел. Сержант протягивает руку.
– Фелипе Никастро, сэр. Шеф-квартирмейстер. Добро пожаловать на борт, сэр. Ваш четвероногий друг имеет привычку отзываться на имя Фред или Неустрашимый Фред. По имени нашего прославленного вождя, разумеется. Эти берегаши тебя не обижали, Фред? – Никастро осматривает отсек. – Старина Неустрашимый пришел, похоже, слушать новости. Тродаал? Есть что-нибудь от Великого Пузыря?
Тродаал – радист. В этот момент он прижимает крохотный наушник к левому уху.
– На его частоте передача, сержант. В любую секунду можем принять.
Вызывает командир:
– Запишите на пленку, Тродаал, дайте пару минут полюбоваться лейтенанту и суньте все в канистру для говна. Кроме магнитофона.
Я бросаю взгляд на Никастро.
– Я вижу, здесь не особенно придерживаются формальностей, сержант. На дисциплину не влияет?
– Наши конкуренты все с пистолетами. Это хорошо дисциплинирует.
Я делаю мысленную запись: спросить у командира о его приказе. Не важно, что адмирал не до всего может добраться. В вахтенном журнале записано все, будь это решение командования или просто неодобрительный шепот.
Продолжая осмотр, я натыкаюсь на снимок фотогеничного лица с резкими чертами адмирала флота Фредерика Мин-Танниана – проконсула Ханаана от Космофлота.
– Ты наверняка видел этого дурака во Внутренних Мирах чаще, чем мы здесь.
Подняв глаза, я вижу вместо Никастро лейтенанта Яневича. Шеф-квартирмейстер подвинулся в сторону.
– Охотник за славой.
– Да и пустозвон, – добавляет Никастро.
Он слегка меня подкалывает. Наверное, думает, что я докладываю непосредственно адмиралу.
Это вряд ли. Сейчас, перед первым своим заданием, когда я месяцами только и слышал, как тут плохо, приступ патриотизма очень маловероятен. С меня достаточно приступа страха.
Голос Танниана. Я слушаю вполуха и улавливаю лишь отрывочные фразы:
– …непримиримое сопротивление… вперед, без пощады… на смертный бой… до самой смерти челюсти не разожмутся на шее врага… Отважные, бесстрашные бойцы, вот вам последний грамм ободрения…
Вот эта муть – речь адмирала. Вот эта муть – его взгляд на мир. То еще ободрение. Дай ему обратиться к команде перед решающей игрой года, он бы занудил ее до полной потери боевого духа. Да он хоть служил когда на боевом корабле? Тут такая полова никому и на фиг не нужна.
Я не могу не проворчать:
– Звучит так, будто он думает, что мы – эскадрилья истребителей с заданием уничтожить боевой пост Сэнгери.
– Крейсера, – улыбается Яневич. – Он выслужился на крейсерах.
Прежде чем Тродаал вырубает этот словесный футбольный слалом, я издеваюсь над ним не хуже своих спутников. Затягивает. Адмирал сам напрашивается. До боли ясно, что он вообще не понимает солдат. Определенно что-то идет не так, если даже офицеры-карьеристы полностью презирают своего верховного командующего.
Яневич реагирует острее других. Он считает, что Танниан просто считает его дураком. И произносит несколько резких предложений в адрес адмирала, все связанные с железобетонными футлярами для половых органов.
Никого не волнует, что магнитофон все записывает.
Только один человек слушает Танниана, кивает везде, где нужно, и, похоже, несколько огорчен поведением остальных.
– Сержант? – обращаю я внимание Никастро.
– Гонсалво Кармон. Техник. Четвертый вылет. С Бронвена. Их разнесли в клочья в самом начале войны. Он крестоносец.
– Ох, ты…
Это еще хуже, чем таннианец. Таннианцы просто гонят пар, а крестоносцы что говорят, то и думают, и готовы на убийство, чтобы сделать то, о чем таннианцы лишь говорят.
– Господа, прошу вас! – перекрикивает командир кошачий концерт непристойных предложений. – Имейте чувство собственного достоинства. Помните, что вы на флоте, а на флоте принято уважать старших по званию.
Помещение погружается в нервную тишину. Замечание командира – это серьезно.
– И потом, старый пердун хочет как лучше.
Рев возобновляется с удвоенной энергией.
– Магнитофон вам до фонаря? – спросил я старпома.
– А чего? Идет война. Пока мы не оседлаем лошадь Гекаты и магнитофон не распечатают, сканеры будут считывать лишь те данные, что нужны для статистики операций. Количество истраченных ракет на каждый подбитый корабль. Какая тактика более успешна, какая менее. На этой дешевой пленке все равно голоса не различить. Если не взять заранее образцы. А на сканерах работают классные парни, с клаймеров. Они знают, что тут творится.