Рейд - Страница 2

У меня странное чувство. Я в самом деле иду в рейс на клаймере. Мне одиноко и страшно, я растерян и уже не понимаю, какого черта мне тут понадобилось.

Наверху что-то взрывается, и на мгновение развалины кажутся рисунками, набросанными тушью на самом нижнем этаже преисподней. Заросли разбитых кирпичных колонн и ржавого железа не способны противостоять ударной волне неприятельского оружия. Рано или поздно все они рухнут. Некоторые просто требуют чуть больше внимания со стороны противника.

Беззвучный монумент по имени старший лейтенант Яневич оживает.

– Стоит взглянуть на один из их классных спектаклей, – говорит он.

И гогочет. Фраза звучит натянуто, как деланная улыбка в ответ на неудачную шутку. Но он, похоже, смеется не зря. Видимо, офицеры клаймеров обладают даром Истинного Зрения, и для них война – нескончаемая комедия положений.

– На последнюю тербейвилльскую резню ты опоздал.

Машина виляет, правые гусеницы взбираются на кучу булыжника, и мы на средней скорости колдыбаемся под углом в тридцать градусов. Группа космофлотчиков идет нам навстречу, шатаясь похлеще, чем наш бронетранспортер, распевая издевательски переделанную патриотическую песню. Они одеты в черное и потому почти невидимы. Лишь один бросает в нашу сторону презрительный взгляд. Его компаньоны, повиснув друг на друге, трусят как-то замысловато, по-заячьи. Так могла бы выглядеть колонна пьяных гномов, направляющихся на ночную смену в свою фантастическую угольную копь. У каждого по мешку с овощами и фруктами. Они исчезают в темноте у нас за спиной.

– Похоже, чуть поддали, – говорит Бредли.

– Мы по дороге сюда видели Тербейвилль, – говорю я. Яневич кивает:

– Я вдоволь насмотрелся.

Под Тербейвиллем в результате одной из самых удачных бомбардировок была похоронена штаб-квартира флота на планете.

Мы с командиром видели, как оседала пыль после этого. Накануне ночью луны были в надире. Это ослабило защитную систему, парни сверху бросились в образовавшуюся брешь и провели массированную бомбардировку. Перепахали несколько квадратных километров не раз уже перерытой щебенки. Так фермер перепахивает землю, не давая разрастаться сорнякам.

Командир говорит, что это был просто укол. Хороший способ держать своих мальчиков в форме и нам напомнить, что в один прекрасный день соседи сверху могут прийти, чтобы остаться.

Брошенный город покоился, обездвиженный суровыми объятиями зимы. Поскрипывали на ветру железные остовы зданий. Горы разбитых кирпичей покрылись корочкой льда, и в лунном свете казалось, будто стада мигрирующих слизней оставили на них серебряный след. Горстка горожан, охотников за мечтами вчерашнего дня, рыскала по пустыне. Старик говорит, будто они приходят после каждого налета в надежде, что на поверхности появится что-нибудь из прошлого. Несчастные летучие голландцы, пытающиеся воскресить разбитые мечты.

Миллиарды надежд уже канули в Лету. И еще миллиарды погибнут в этой адской печи – войне. Может быть, она ими питается?

Бронетранспортер вибрирует, одна гусеница выскочила из колеи, и нас развернуло на девяносто градусов.

– Почти на месте, – бросает кто-то апатично.

Я не могу разобрать, кто именно. Все остальные равнодушно молчат.

Над броней бортов я вижу пейзаж, наводящий на мысль, что мы со Стариком вообще из Тербейвилля не выбрались. Может быть, мы тоже Fliegende Hollandren, прокладывающие по этим развалинам свой бесконечный путь?

Еще одна любимая цель – Ямы. Парни сверху не могут себе отказать в удовольствии пострелять по ним. Это основное звено в системе снабжения и обслуживания клаймеров, точка, в которой переливается в жилы флота вся мощь Ханаана. Ямы извергают потоки людей, боеприпасов и материалов, подобно постоянно действующему гейзеру.

И туда все время поступают на переработку люди с лицами узников концлагерей – клаймерщики.

Я собирался дать правдивый репортаж об отважных защитниках человечества. Мой план нуждается в пересмотре. Ни один такой мне не попался. Клаймермены вечно чем-то напуганы. Они пугливы, как тени. Героизм придумали журналисты. Единственное, чего хотят эти люди, – пережить свой следующий патруль. Их жизнь существует лишь в рамках текущего задания. Свое прошлое мои попутчики сдали в камеру хранения. Будущее простирается для них не дальше возвращения домой, и они не желают говорить о нем: боятся сглазить.

Мы пересекли незримую линию. Здесь другой воздух, другие запахи. Трудно понять, чем это пахнет, когда так трясет…

А! Это море. Пахнет морем и всей этой мерзкой дрянью, которую в него спускают. С тех пор, как открылись Ямы, залив превратился в мусоросборник, куда валятся отработанные подъемники. Может быть, я смогу увидеть один такой всплеск.

Уже здесь можно почувствовать, как дрожит земля от стартов подъемников. Они высылаются каждые десять секунд круглые ханаанские сутки, длящиеся двадцать два часа пятьдесят семь минут. Разных размеров, и самые маленькие больше здоровенного сарая. Подарочные коробки с игрушками для флота.

– Три километра осталось. Как ты думаешь, пройдем? – с усмешкой говорит командир, наклонившись ко мне.

Я спрашиваю, есть ли другие варианты.

Он поднимает к небу свои голубые глаза. Бесцветные губы складываются в тонкую улыбку. Господа устроили себе на радость грандиозный фейерверк. Вспышки отражаются на лице командира, как татуировки из света и тени.

Он выглядит вдвое старше своего настоящего возраста. Лысеет. Лицо изрезано морщинами. Трудно поверить, что это тот самый пухлый ангелочек, которого я знал по Академии.